Правила форума
Устали за день и хотите немного расслабиться и послушать какую-нибудь захватывающую историю? Или поделиться своей? Тогда милости просим вас на кухню к старине Рокфору - место всевозможных баек и рассказов, не связанных с м\с!
...Как повезло в этом одной маленькой медузе Бузе, в том, что она, самая любопытная и маленькая на свете, может гулять по бескрайним просторам моря, плыть и плыть...
Словно маленькие фонарики, в лунном сиянии сверкают жемчужинки, тропинкой вдаль бежит причудливая ленточка переплетений бликов звезд, они точно радуются и танцуют вместе со своей подружкой...
Бузя поправила юбочку из щупальцев и... призадумалась - вот вроде все места знакомы: и замок из кораллов, где живет ворчун-крабик, и лес из водорослей, восхитительно переливающихся в отражении лунных лучиков и пены, и города из затонувших кораблей, где радугой рассыпаются рыбки... Почему же ее не покидало ощущение, что она - в изумительном, неповторимой мирке прогулки (ощущения, что ты был и не был, в водовороте оживающих картин, воображения и приключений)?..
Поиск ответа на вопрос толкнул медузу дальше, плыть и совсем не чувствовать усталости, плыть вверх, может, там есть разгадка? Храбро поднялась она на искрящейся, мягкой и хрупкой юбочке, смотря глазками так внимательно, как только могла - над ней простирались сотни статуэток из живых алмазиков - пульсировали звездочки - незримо складывались сотни следов в бесконечность, ключики в невиданные вселенные...
Бузю поразило это великолепие - каждым крохотным щупальцем чувствовала она, как сквозь нее, далеко-далеко пролетавшие кометы хвостиками, как ручками, пишут сказки для крошечных глазок волн, они засыпают и рассказывают их друг другу, спеша за стрелками Млечного Пути...
И она, маленькая и простая их жительница, совсем еще кроха, тоже видит их, ощущает своим еще махоньким, но уже шаловливым и беспокойным от любопытства тельцем-колокольчиком, спеша вдаль, вдаль, вдаль...
Морская малышка, наверное, тоже надеется встретить своих сестричек - светящихся, ослепляющих нежными переливами и будто пушинками-щупальцами космических медуз, что танцуют, летают среди радужных туманностей и белоснежных малюток-листиков луны, гуляя по их мирам без конца...
Ее лучик еще раз мягко погладил неунывающую головку Бузи, что с надеждой смотрела вперед и с приятным изумлением ловила его за тонкую, светящуюся ниточку, соединявшую столько раз ночь и мирок моря, иногда становившимся более светлым, теплым и дарившим день, сквозь него проходили таинственный незримыми лабиринтами мысли и впечатления Бузи, ее друзей, все они отражались друг в друге, точно в зеркале, складывались в мозаику странствий по грусти и радости, что не уставали сменять друг друга, хоть порою дождик менялся снежком, а разные переживания ее в дне - тихими мирками сна и тоненьким посапыванием в ракушке их манюни-путешественницы...
Она была уверена, что так и надо, что это неповторимый подарок и только для нее, эдакая увлекательная...
Endless Motion...
Ведь можно все плыть и плыть, с любопытством глядя в занавес дали лунного лучика...
... Она порою скрывается за пыльными страничками архивных книг...
Где все лисичке знакомо, или кажется, что просто превратилось в сплетения букв, все текут длинными лентами тексты, как будто время остановилось...
Кэти еще раз оглянулась и кончик ее пушистого очаровательного хвоста... изумленно задрожал - она осознала, почему...
Прочитав книгу или сделав пометку в аккуратном блокнотике, она становится задумчивой, радостной и тихая улыбка начинает бродить в кокетливых ее усиках, точно девушка-археолог ловила момент ощущения...
Оно представлялось... потоком листов, исписанных, разных, то иероглифов, то цифр, то мистистическими закорючками, то сверкающими штрихами языка инопланетного разума, и летели они, словно листья, во впечатления, мысли.
"Это дивно - мысли рождают новые!.. - с искренним восхищением прошептала лисичка, все больше погружаясь в разгадку того, почему порою...
Статуэтка ли, наскальная живопись ли, или золотой трон, или серебряный меч, древний кувшин и чистенькая, будто новая мозаика, сохранившаяся в старом храме, саркофаги пирамид и колокола пагод - все это встречалось ею с одинаковым, тонким чувством, от которого ее пушистые реснички хлопали, а лапки дрожали, осторожно-осторожно беря в руки инструменты.
"Я знаю, это все было со мной! - призналась себе их вдумчивая хозяйка, вспоминая, как каждый раз та или иная находка рождала в ее воображении бои, пиры, страх и любовь каждого и всех в, казалось бы, непохожих странах (жизнь, жизнь возвращалась и словно с новым дыханием освещались солнечными зайчиками или лунными ниточками экспонаты!).
..."Спасибо тебе, прекрасный миг, за то, что ты есть и тебя можно осторожно ощутить во всем!.." - счастливо тихонько вздохнула лисичка и... Поправив штанишки и шлем исследователя поспешила к машине и товарищам, поспешно скрыв тщательно за отвлеченно-веселым взмахом хвоста и умными блестинками глазок...
Свою разгадку...
...Однажды маленький, но очень любопытный щенок Филя... чихнул от солнечных зайчиков, что, играючи, щекотали ему мокрый, шаловливый носик, открыл глазки и...
Обнаружил, как вокруг стало все холодное, усыпана опавшими листьями любимая дорожка, по которой так здорово было гонять бабочек...
"Эх.." - тоскливо подумал щенок и уткнулся носиком в лапки, опустившись на пожелтевшую траву, анализируя, отчего ему грустно...
Быть может от того, что лапки ощущали росинки прохладного тумана (или то были бусинки дождя?..) Но Филя никогда не пугался их - весело выбегал и лаял, от удовольствия виляя хвостиком, ловя внимательными ушками свое эхо.
Или потому, что облачка обернулись тучками, важными, надувшимися и серыми? Но ничто так не бодрило нашего малыша, как присесть на крылечке и отгадывать, кто проносится на его гладким, мягким лобиком - воздушные мишки или зайчики, небесные щенята или котята, сердечко иль звездочка?
И все же Филе грустно... Так, что он отодвинул обожаемые косточку и мячик - они стали щемяще маленькими, точно другими... Щенок оглянулся - как на невидимой качельке ветерка, кружатся листья, уплывают в реке, далеко-далеко, улетают, как дни...
Он вдруг понял - он взрослеет (как грустно, что он уж не совсем-совсем маленький), Филя еще раз вздохнул и тихонечко заскулил, совсем грустно ему стало; вдруг...
Он... зажмурил глазки, вопросительно снова чихнув - что-то щекотало его носик. Храбрая кроха, он открыл их и... запищал от радости, припадая на передние лапки - то была бабочка, восхитительная, нежно-солнечная, что ласково гладила его по головке и лапкам...
Ее крылышки были тонкими и мягкими, точно у совенка, усыпанные будто лунный искорками, она летала и звала за собой - вернуть хоть на миг время, когда тропинка была совсем зеленой, а мячик побольше, и Филя счастливо побежал ее догонять, по-новому, без грусти оглядываясь назад, на листья, точно ниточка солнца, летела бабочка вдаль...
...Щенок восторженно бежал за ней туда, точно зная - там, где-то, снова распустится неповторимый цветочек крохотного солнышка...
...Точно наяву услышал ее теплые слова будто шелковых крылышек-лепестков, (он верил, они правы)...
...- "Не грусти, Филя!.."...
…Промерзлые скалы обрушивались от бегства могучих мохнатых слонов, но племя мужчин отважно кричало и гналось за ними, впереди ждала яма, где можно было забить мамонта. Одинокий его рев не слышал никто, охотников он раздражал, оглушал и в глухой ярости они еще больше принимались с силой колоть заостренными камнями и пиками в его шерсть, все молниеносно у жертвы охотников покрывалось ранами и язвами, и вскоре...
Глаза могучего животного навек остекленели, в них отпечатался ужас - никогда не было над ним столь подлого, противоестественного хищника... Мужчины гурьбой столпились у мяса, с ором и торопливостью отрывая руками, раздирая тушу его на куски, совсем привычно вытирая кровавые руки о накидки из меха и жадно продолжая окунать руки в тело погибшего зверя - надо было наесться перед обратным уходом в пещеру и принести мяса женщинам, детям и немощным... Ночь преодолела страх перед ними и стала потихонечку напоминать о своей силе воем и гулом лап саблезубых тигров, волков, точно мстила за убитого зверя. Но довольные и сытые, они не задумывались, от чего так - с ними были камни и огонь, что был врагом любому существу и только для них он притворялся другом...
Он тоже шел с товарищами, аккуратно неся наиболее увесистые куски мяса, как наименее сильный, наиболее медлительный, задумчивый - а потому слабый и некрасивый и мечтал спрятать кусок мяса, не то, чтобы в хвастовство для других или на память - сотни раз он добывал мало чем отличающиеся друг от друга куски мяса и съедал, и ничего не запоминалось, кроме чувства довольства если мясо свежее или рези в желудке, если нет.
Нет, ему интересно было пронаблюдать за куском, что с ним бывает, если его, свежий, только появившийся, не съедают. Соратники посмеялись и, неведомо почему, выругавшись - вытолкнули его из пещеры... А ему было не жаль, нечто подсказывало ему, что будет точно дневник, история его жизни...
Он плохо понимал, что это такое, хотя возраст у него был самый расцвет, что такое спать, есть, ходить, говорить и следовать за другими - да, а это было для него тайной, на первый взгляд скрытой под непримечательностью, как этот кусок...
Шли ночи-дни, и каждый раз он видел как бы нетронутое мясо (чтобы его не съели товарищи - он вешал его на веревке на шею и прятал под мехом); за это время промерзлые и уставшие терпеть свое соседство с пещерой, старые кристаллы ледника вдруг агрессивно провалились на нее, заползли со скоростью мороза туда и...
Как живые рисунки из грустной сказки, остались там навек все, кто делил с ним еду и огонь, он один уцелел (в то время он уходил, отметить опыт, вблизи реки, не умудрявшейся замерзать, что мясо имеет свой узор и потоки ручья повторяют его дорожки; за это время как-то перестал пугать или вызывать поэзию уснувший по снегом лес, где изредка проходили звери и птицы... Он проходил навстречу торопившемуся за горизонт солнцу, бережно держа рукой единственный кусок мяса, что не позволял себе съесть, то было точно второе его сердце...
И он, терпеливо снося безжалостные порывы вьюги, опирался осторожными истончившимися суставами на снег - стала устало-элегически ощущаться его мягкость...
Мягкость одеяла, что укрывает и утишает все его горести - обледенелая пещера, где он не успел познать дружбы... Может, что-то иное держит его на голодных ногах? Еще раз с усилием посмотрел он на кусок мяса – осознал
Осознал - все, что он когда-нибудь запоминал или чем восхищался - заключено в этом куске - и вправду тихонько пробегали в нем золотистые капельки долгожданного солнца, некоторые жилки напоминали фигурку девушки, что ему нравилась, но признаться которой он не успел, облака, один взгляд на которые дарил легкость и радость, рисовались тропинки, где он был и не успел еще побыть... Но что-то стирало эту своеобразную карту его мира, забирало навсегда, как-то быстро, хотя казалось - все невредимо мясо!..
С усилием он посмотрел - комочки чего-то бело-зеленого, трагичного рассыпались по мясу, оно таяло... Сам он едва стоял на ногах после голодных и холодных, одиноких дней и ночей... Но все еще идет, прижимая к себе кусок, точно в безумии, точно одна, сокровенная мечта или надежда заключалась в нем... вдруг... Падение - глухое, резкое, больно, шокирующе больно - он со страхом и мелкими слезами оглянулся на ручеек крови от своего виска, вмерзающий в лед, что превратился чудным образом... В слезы?
Точно, он не ошибся - всмотревшись, обнаружил, что его глаза столкнулись с теми самыми, забитого давно-давно группой охотников мамонта, когда-то веселого, живого, беспечно кушавшего себе травку и любовавшийся бабочками: мечтал с ними полетать, к солнышку облакам (совсем как он, давно приметивший это и запечатлевший углем на древней скале затухшей пещеры...
"Я понял - ты мне родной, и ушел, как уходит твоя частичка... - погладил он мамонта по слипшейся, облезающей шерсти. - Не сердись на меня, я только хотел про наблюдать... Ждал чуда, что, может, сделает меня счастливым... но... Я счастлив, спокоен - спи, тихий мой друг, ты не один... Я..." И далее он не договорил, только бессознательно подвинул кусочек мяса бывшему хозяину, с усилием обняв его, чтобы согреть...
-liz- :)
...А... еще... я люблю вспоминать родных, делать хорошее для них... Как тот махонький щенок Филя я снова и снова бегу вслед за солнечной бабочкой, что зовется - забота, без нее, может и вправду жить совсем скучно...
Жизнь штука удивительная - интересная в эпохах-антуражах, как переплетения стрелок - совпадет, в одним или в другом, хоть часы могут быть разные - старинные, новые или... с белоснежным полупрозрачным крохой внутри ;)
А кто знает, может, он и вправду есть, приходит и через самое теплое в мире, пушистое одеяльце нашептывает мне новую историю или образы, которыми могу порадовать... на вкус и восприятие каждого(не забываю)...
Как в детстве включу мысленно свой театр и еще раз прогоню все по полочкам - кто будет что играть, как, посмотрю и оценю... Может, и неплохо, что так - в душе совсем неплохо хранить частичку ребенка...
Он души не чает в своей ностальгии, а еще в тявкающем, ушастике о двух бусинках и колечке-хвостике (хоть порою и капризничает, своенравна, а... Так светло на душе, когда обопрется передними лапками, прижмется, подставит головку, чтоб гладили - живое, родное чудо)...
-abet...
... Действительно, настоящее чудо это то, что могу вернуться в детство, благо, есть интернет и можно всегда найти книжку, музыку, мультик/фильм, что душой знал еще совсем маленьким и будешь рад вспомнить всегда; что можно не терять ниточку с теми, кто дорог - мерси таким мини-миркам, как ожившим из воображения, меняющимся, ярким, миркам эмоциональной радуги, где есть приют и тебе)))
Что все еще можно увидеть снег в нашем просолнечном и проморском Крыму (не такой он уж и консервативный - иногда ждешь снега - жарко как летом, наоборот - снег пойдет); есть там дом, школа с теми ручейками, что впитали в меня стремления (там моя подруга, приятели и любимые учителя, благодарю их за поддержку и все старание, что подарили они)...
... Со старанием конечно смотрю в настоящее, хоть зачастую оно напоминает зеркало, бесконечно отражающее само себя - мини-работка, вояж по маршруткам, всенепременная помидорка на завтрак, обед и ужин :D Но ведь это сейчас, это со мной, значит - что может быть лучше, чем знать что так и есть?..
Есть святая святых - красный диванчик - на нем я сочиняю, читаю, слушаю/смотрю любимое, и на нем сплю - достаю подушку с лошадками или щенками и думаю о том, как здорово б погладить третьего любимца (моржа обыкновенного, арктического, что величественно где-то смотрит вдаль на Полюсе; милый-милый)...
...Полушутка - я думаю, мечтаю, вспоминаю, чтоб было все так же просто, привычно и в то же время удивительно, чтоб всегда оставалось все то и те, кого и что люблю, пусть все будет хорошо и тихонько...
Как тихонько луна чертит звездочками всем спокойный сон...
....Спасибо им за все...
...Оно внезапно обнимет глазки, круглые и с любопытством глядящие на белую-белую долину вокруг (пришла зима) и...
Их крошечный хозяин (жучок) глубокомысленно пошевелил усиками и крылышками - следовало не спать, не упустить каждый миг, что будет тут, в по-белоснежному новом мире... Но вот солнце играло-играло искорками на снегу, сменилось точно выточенным из льда кругляшком (луна)... Искорки из снежинок словно унеслись в небо и теперь сияют оттуда (это звезды)...
Жучок еще раз внимательно посмотрел на стертые ветерком следы в мягкой, пушистой, но холодной тропинке - так было, и будет, пока зима... Ему стало грустно, захотелось взлететь, попросить у ночного сияния вернуть зеленые травинки и...
Он почувствовал, что летит, хотя мокрые в дожде и припорошенные снежинками, крылышки его еще миг назад не хотели летать! Он летел и видел впереди бесконечную, мягкую, завораживающую долину ("Она есть и даже снится" - с умиротворением подумал жучок и с осторожным трепетом следил за своим полетом неведомыми внутренними глазами - тихо...
Переливается жемчужинками снег, точно пена со дна сказочного моря подняла их, самые красивые, невиданные, и теперь они кружаться в невидимом хороводе... Мороз, а как-то тепло, воздушно убегает от его глазок дальше долина, белая и ласковая свой белоснежностью ("Вне сомнения, это лучшее, что может быть, и оно со мной!" - обрадовался крылатый малыш и...
Летит-летит-летит... Хотя он видел - его забавное, хрупкое маленькое тельце осторожно присело на кусочек бескрайней долины и... сонно моргнув, закрыло глазки, тоненько засопело, а долина все сияет, все летит... "Я вижу во сне... - Я сплю... А она и там - вот здорово!" - восхитилась кроха и, делая это в дреме своего сна, незаметно бережно прижала частичку этого белоснежного мира (пушистое облачко снега)...
Снег все незаметно летал, падал, бережным одеяльцем укрывал долину, как бы погружая в сказку мерцания белоснежных мгновений...
Тихонько глазки, круглые, смышленые, поймали узоры снежинок перед собой, летая все вдаль, убегая вместе с равниной (они напоминали алмазики, словно неведомая фея рассыпала капельки своего водяного платьица, торопясь, а они застыли)... Мгновение застыло... в полете - белоснежная равнина летела перед глазами спящего жучка, хотя он знает - это сон...
Она аккуратными шагами шла по ниточке его ощущений, соединяя нить солнышка и лунный лучик, рассыпая в капельках дождя и звездочках блеск снежинок, кружилась и летела вдаль, точно сон...
Летит...
Белоснежная, летит в тишину, вдаль...
...Enterance... into... dreams...
...Оно мягко обнимает глазки, круглые и с радостью и благодарностью за то, что это все есть, глядящие на белую-белую долину вокруг (пришла зима)...
... Одним прекрасным днем Твайлайт прибежала к своим подружкам взволнованная.
- Представляете, исчезла Ее Высочество Селестия! А рядом с ней замок возник, большой, страшный, везде грифон нарисован...
- Ой, можно подумать, мы впервые с грифонами дело имеем! - перебив, весело подмигнула Рэйнбоу-Дэш ахнувшим пони, вспоминая свою отпетую приятельницу, - Разберемся...
С этими словами молнией полетела радужная лошадка в сторону дворца Селестии. Она долго не могла понять, где Ее Высочество - не было никого, кроме Луны.
- Ваше... - робко обратилась она, поклонившись, но принцесса задумчиво и понимающе кивнула, потом сказала:
- Она вернется...
После - молча вновь стала смотреть в окно, откуда виднелся страшный и странный замок с изображениями грифона...
Там тоже не было никого, кроме спящей прелестной, сияющей девушки в прекрасном длинном платье, с точно белоснежным лицом, пушистыми ресницами и переливающимися воздушными... радужными волосами. "Это Ее Светлость!" - ахнул Спайк, балансируя на тонких решетчатых жердочках окна (кроха-дракончик тоже встревожился исчезновением Селестии и первым кинулся на поиски, как только услышал подозрительный, зловещий крик не то орла, не то льва окна замка своей белоснежной правительницы)...
Тут ему пришлось пригнуться и старательно глядеть во все глаза, как только за окном к спящей девушке стал приближаться огромный грифон, со строгим взглядом, острым клювом и когтями, с рычанием...
"Не смей трогать нашу любимую Селестию!.." - самоотверженно завопил Спайк, зажмурив глаза, чтобы не видеть, как кровожадный хищник, давно им отмеченный в ночном-дневном небе их страны, бродивший по глухим ее уголкам, съест грациозную и маленькую, по сравнению с ним, фигурку.
Но как открыл глаза, от удивления чуть не упал с решетки - он увидел вместо крылатого полульва темноволосого юношу, что положил в карман сюртука крохотный диамант алого цвета (дракончик раньше приметил его на лбу грифона).
Юноша тихонько гладил Селестию одной рукой, другой проводя пассы рукой (отчего внизу распускались цветы, у каждой из пони появлялась то новая юбочка, то пирожное, то крошечный живой летающий змей-друг; замок принцесс покрывался розовыми лепестками, что осторожно кружились вокруг девушки и, падая, словно обнимали ее нежные щеки...
- Караул! - не любившая обновки, воскликнула Рэйнбоу-Дэш, недовольно рассматривая заколку, появившуюся, откуда не возьмись, - Срочно прогоняем этого грифона (магическим посланием Спайк тихонечко, если это можно сказать по его корявым словам и нервным огонечкам послания, рассказал об увиденном).
- Он украл Селестию! Нельзя ничего от него брать, вдруг он заколдовал вещи, чтоб мы уснули или забыли, а сам принцесс съесть и мы будем следующими!.. - испугалась Твайлайт.
Ее собеседницы, как по команде, обнялись и завизжали.
- Цыть! - раздалось сзади тихим голосом.
Пони обернулись и увидели Луну, ее плащ развевался, глаза, как всегда глубокомысленны, но видно было, что она чем-то расстроена.
Малышки-лошадки замолчали и притихло придвинулись ко строгой, но доброй, родной для каждой из них, сестры Селестии.
- Я прогоню его, без паники!.. - отчеканила она и пошла твердым шагом, пони провожали ее жалостливым взглядом, ведь она не вернется, как им казалось...
"Мне казалось, или ты не ушел после моего приказа?" - говорила она юноше, что, завидев ее, не стал спасать свои сокровища, рассыпанные по всей земле пони (рассерженная принцесса напрягала магическую силу рога и его дары исчезали); он лишь осторожно прижал к себе спящую Селестию.
"Позволь мне остаться!" - тихим, совсем не грозным голосом молил он, пряча свой диамант, чувствуя, что вот-вот сила волшебства коснется и его, и магический вихрь отнесет его далеко-далеко прочь от солнечных тропинок, лунных ручейков, зеленых листиков, что привели его, из любопытство, к прекрасной, волшебной Селестии...
"Ты чужой, пугаешь моих подданных, не много ль позволил себе, странник?" - все тверже становился голос не по годам серьезной Луны.
Грифон тяжело вздохнул - он не простит себе ее огорчение от испуганных ее друзей, хмурой сестры (его так умиляли ее радостные глаза, когда Селестия видела улыбку принцессы или слышала смех своих подданных); ему не жаль...
Он тихо-тихо достал свой диамант и, прежде чем как, не оглядываясь, подкинуть его вверх с пассами рук и унестись прочь грифоном, прошептал, наклонившись к Селестии: "Прощай, моя королева!.."...
- Ой... - захлопала прелестными ресничками она, проснувшись, распрямив роскошные крылья и ловя сверкающей гривой ночной ветерок, спрашивая себя, почему Спайк стороной обходил алмазы, отчего все пони хихикали, присылая ей радостные послания-приветы, а Луна задумчиво потупила глаза...
Внезапно, она тоже их опустила, отчетливо вспомнив-ощутив на своих губах поцелуй (это было точно сон, не улетающий все из сердца, ждущий вдали, точно эхо грифона и звезд, точно)...
...Сказка... диаманта...
... Одним прекрасным вечерком…
...Как никогда резко вдруг натерли ему руки, когда полковник собрался спать после сытного позднего ужина...
Нет, он не был пойман недругами - толстому кабану в фуражке и опоясанной плотной форме боялся перечить кто-либо, не говоря уж о том, чтобы в тайне мечтать заточить зуб на него...
И не в спешке он надел наручники с цепями на себя, суетясь при распределении очередных воров-злодеев (каких диктовали ему ловить власти города); недовольно хрюкая и постукивая полицейским жезлом об стол...
Нет, но... Оковы были на нем, ощущение их - рабства перед чем-то, хоть форма была украшена дорогими нашивками и золотыми узорными пуговицами, с каждой минутой бессонной ночи он ощущал это острее, отчего полковник поспешно протер монокль-стеклышко, гордо одевавшееся на один из хитрых и гордых глаз - ничего не менялось: часы устало тикали полночь, раздавались пьяные повизгивания подчиненных свиней-сторожей камер, ругались отчаянно в забытьи обитатели мрачных комнаток без удобств, что были за каждой решеткой, скрежетали...
Оковы... Кабан прислушался, проверяя, не обман ли это слуха - нет, они действительно давали о себе знать, только... были они незримыми, туманными, каждое звено их цепочки скрепляло в одной мысли ум и сердце, слово то, как бумом часов, прогремело в его сознании: "Бессовестный!"...
Слэнмер оторопело вскочил с роскошного позолоченного кресла-качалки - перед его глазами пронеслась угрюмая процессия теней, плачущая, тяжело работающая в камнеломнях, шахтах, горький отдых скрашивался для нее одиночеством в камере и скучным, скоротечным сном...
Над процессией, как карикатура, жирно зияла еще одна тень, спокойно кушающая во время этого круга страданий сочные апельсины, запивала густым медом, счастливо и абсолютно беспечно вздыхала в дреме, покачиваясь на кресле-качалке. "Это ты!" - точно скрипнуло кресло и словно мистический указательный палец, на верхнюю часть огромной тени над процесс ей упал лунный свет.
Полковник побледнел - он узнал в ней собственные острые клыки, увесистый пятачок и злобивые крошечные глаза. Грянул гром и, как в хаотичной мелодии мистерии, зашептали струны капель дождя, наперебой напоминавшие кабану об каждом, кто был замучен и страдал за решеткой, а он только радовался, что таких ловили еще, ведь он делает свою работу...
И в тот момент он отчетливо, без боязни различил в этом гуле тихий - "Я еще с тобой!" - говорил он голосом совести)...
То был скрежет…
Оков Слэнмера...
... Отражалась в лужице, чудесная, дрожащая капелька, от которой просто не могла оторвать взгляд...
...Флатер-Шай: нежно-солнечной расцветки со светло-розовой гривой, пони любовалась ею, точно ее стоил целый мир.
"Какое чудо!" - повторяла себе Флатер-Шай, осторожно гладя копытцем краешек лужицы (та отвечала ей мягким прикосновением прохлады и приятными блестинками, в которых играли солнечные зайчики).
"Одна она, а в ней и солнышко, и луна, и звездочки" - с восхищением размышляла лошадка, с изумлением открывшая, что лепесточки не тонут в ней, а плывут, подобно лодочкам, сходятся, разбегаются, качаясь на ее глади, так и просясь в мирки фантазии и фигурок, рожденных ею.
Умиляющая всех подружек хрупкими крылышками и большими, исполненными задумчивости и любви к каждой букашке, пони мигом откликнулась сердечком на эту просьбу и увлеченно заводила тонкой передней ножкой по лепесткам, складывая их то в мишку, то в зайку, то в щеночка... То в сердечко, улыбку, маленькое солнце...
"Подумать только - ты в воде и я могу тебя потрогать на ней!" - с трепетом обратилась к своему творению Флатер-Шай, робко закрыв глазки и ощущая гривой, как переливающиеся лучики воздушного его прообраза гладили ее...
Тут ее легкого румянца щечек коснулось нечто мягкое - пони открыла глазки - рядом стоял кролик из ее волшебного домика, что сосредоточенно смотрел тоже на лужицу, но очень грустил.
Флатер-Шай сразу опустила красивую головку в печали - ее чуткая душа остро переживала чужие чувства. Она погладила кролика и, изящно отщипнув пучок травки, угостила его - пушистый малыш поблагодарил ее дружелюбный повиливанием ушек, но даже ни кусочка не съел (он все грустил).
"О, кроха... - горячо сказала пони, придвинувшись к нему - от сопереживания ему в ее бусинках глазок проступили слезинки. - Как б я тебя хотела утешить!..".
И она опустила головку, старательно соображая, что может взбодрить ее маленького друга. Вспомнила про солнышко, капелькой отраженное в лужице и теперь спрятавшееся под совсем другим, сделанным из лепестков.
Так вот, по кому он скучал! - радостно догадалась Флатер-Шай и, ни секунды не медля, разметала копытцем лепестки, снова открывая золотую капельку, греющую даже в воде (ей было не жаль своего рисунка на воде, ведь живое солнышко осталось и подарит, она верила, подарит миг радости).
И правда - увидев его в лужице, кролик счастливо запрыгал, прыгнул со всем старанием обнимать добрую маленькую красавицу, щекоча ее лапками...
Друзья увлеклись игрой и вскоре со счастливым смехом унеслись купаться в солнечных лучиках...
А они, как по волшебству... снова собрали на лужице его, тихонько оставляя светлую...
Капельку солнца...
... Он осторожно раскрыл листочки после сна и... подумал: "Самое задумчивое - это оглянуться назад".
В капельке отражались его круглые глазки, спинка, тонкая, усики, совсем еще маленькие и нежные, рассвет преломлялся в ней и превращал в точно рубин из сказки, гладящий лучами малыша.
Где-то, в гранях волшебного этого рубина затерялось его прошлое - был уверен он и со всем старанием всмотрелся в капельку - полуовально плыли в ней листики, раскрашенные зарей, они становились бабочками, что летали, радуясь свежему воздушку и каждому облачку в небе...
Небо было малиновым - задумчивым и ярким, в нем жучок тоже был, хотя вовсе маленьким спал, и, быть может, видел алые сны, в коконе-капельке...
"Это все было со мной!" - осторожно подумал махонький хозяин самых смышленых глазок в мире и опустил их - по бусинкам их пробежало тепло, терло чего-то большого и прекрасного, преломляющегося тоже в капельке.
Жучок верил - это придет - новый лучик заката, потом окрашивающая все в магический белоснежный алмаз, лунная ниточка, она свяжет его с новым (будет рассвет)...
Он аккуратно заперебирал лапками, ползая в разные стороны по листику - алое чудо было с ним, и, как он трепетно осознал, будет, с этих пор, как он еще вовсе крошечный в этом огромном ее цвета розы мире.
"Как здорово!" - тихонько подумал жучок и осторожно погладил капельку - спинка его покрылась будто алыми крапинками, смешавшимися с его собственными, напитала силой его крылышки - и он полетел, стараясь не упустить глазками, куда улетают вместе с ним лучики рубиновой капельки...
- ….преступность остаться одному меня толкнула навострить глаза - во мне просыпался голод, что, вероятно мучил моего отца - чтобы было ради кого ноги волочить... Выхода я не видел кроме как искать себе подобных))) лед лопался в звездах, как черная дыра, дыра затягивала мою тоску, но тут меня коснулось ощущение... Кто-то рядом
Подойдя ближе увидел - подобный, родственное существо! Не видело его с момента гибели отца
существо искало опоры, оно ходило, безмолвно говорило, напоминало меня, пришло поучение отца - если это его подобный, то его надо прогонять, не то он отобьет у меня еду, женщину, жилье. Такая мысль и у него должна быть, агрессия, прохождение холодным взглядом, этого не было... Вместе с удивлением я чувствовал тягу к этому существу - это женщина!"
я начинаю ее преследовать, искать, ночью ловлю след в памяти - она, ее глаза, с осторожностью встретившие меня, ее губы, шея,.. Я хочу снова встретить их, впитаться в это, взглядом, кожей... Хочу... Это желание импульсивно бросает меня из скромного жилища - я найду ее
я не пожалею ради того, чтобы она позволила мне быть рядом, прикоснуться к ней, я приму все страхи и трудности, что сопровождают семейную жизнь - я готов ее благодарить за то, что встретил - сделаю ее женой, воспитаю наших детей
я бегу, проломленный лед вмещается в кровь (папа, ты вернешься, только в мою плоть) я еще успею возродить наш род, когда звезды переворачиваются на другую сторону, которая была скрыта от всех) размываются границы, проломленный лес сцепил в лед обе стороны, и я смогу быть ближе к ней) у будущего расширится даль
встречаю тот же изумленный взгляд - она робеет, прижимается к стенке замерзшей скалы - я ее порву, гибель - читаю ее мысли) надо ее успокоить, показываю, что не враг, принося остатки пиршества - сладенькую ягоду - она была выломлена из проваливающейся цитадели из камня
она осторожно кушает и быстренько очищает мне проход - я не дам ей уйти - еще раз, молча кланяюсь, но дрожь осталась) что ж мне делать (внезапно луна засияла будоражащим нитями, меня все стало остро отключать разум, все )
я осторожно нащупывал определение того, что возникало - она, все... Я не знаю, что со мной - она почувствовала, что имеет дело не с женщиной - это стало дразнить меня, я прикоснулся мысленно к своему сердцу и обжегся - это соблазн, и он все сильнее, сильнее... "Ко мне, ко мне зашептал я и кинулся, бешено заработав языком, облизывая ей губы..
почувствовав, что она робко забилась, еще сильнее все тело мое заработало на инстинкт - и я руками усиленно прижал ее на промерзлую траву и стал легонько-легонько покусывать ей шею (напоминанием жертвы она сводила меня с рассудка, возбуждая до дрожи в ресницах
"Нет, нет!" - задыхалась она вместе со мной, - безуспешно пытаясь выскользнуть, - "Пусти!" - пискнула она, зажмурив глаза, точно мышка в когтях. Вонзившись в это ощущение, я тихо зарычав и потрогал ей бедра
"Ах ты!.." - застонал я, осторожно касаясь губами ее сосков, - "ты моя!" она бессознательно подвинулась ближе к моему члену
никогда я еще не чувствовал, что могу иметь столько сил, чтобы держать разогретую кровь, чтобы незримо взлетать к небу, чтобы дерзнуть увидеть будущее - звезды в нем рассыпаются, блики от них, покрывая всю ее фигуру, наших детей)) оглядываюсь - она стала сдаваться, громко дыша и потирая головой о мое тело
"Все, не могу!.. " - пронеслось у меня в мозгу и, еще прочувствовав кожу ее живота, сжал коленями ее ноги и выпустил в нее то, что просилось"
после этого наступило состояние, как время повернулось вспять и еще глаза стали снова испуганными и робкими
Она показала этим - я смущаю ее, мои шаги на ее территории были тревожащими и будут такими, неужто? Несмотря на то, что было? Я пробовал еще раз прикоснуться к ней, но услышал испуганное "Ай, хватит!" - безмолвное, от которого мысли путались... В ум как будто стали скомкиваться куски льда, руки и ноги им тоже сковывались, это было больнее укуса
"Что ж, я приду после" - смиренно согнулись чуть мои ноги в поклоне и я пошел прочь, один страх сменился другим - вдруг она не забеременела, вдруг не найду потом к ней дорогу, чтоб увидеть детей?"
Я бы стал их воспитывать, приносить им еду, учить охотиться, защищал бы, они б спасли нас, продолжали б связывать нитью, незримой, что мною воспринималась, что мягкий, успокаивающий снег
ночь и день проходили в спуске дороги назад, перестаю переживать насчет своего будущего - инстинкт матери заставит ее самой прийти с ними, также робко посмотреть в глаза, но уже с мыслью - "Защити их!" - это будет мне солнцем в зиме, что-то затянувшейся в нейтральной полосе, где был отец и я, проходит ночь, луна покрывается черной сухой льдиной, становится тоскливо..
тоска, тоска - скитаюсь по горам, все ноет, как после утомительного преследования, хотя уж никого давно не преследовал, кроме меня самого, быть может, было ошибкой искать кого-то, кроме себя? Преступление было пробовать повернуть судьбу угасающих звёзд?
Не до них... Не до них, ни до кого - самосохранение, только оно, накатывает ярость - я уже неделю без еды, стада ушли или нет, умерли - отец рассказывал про пропавшие останки, снег все сильнее завывает, меня точно голос его зовет, но я боюсь... Я не могу слышать пронзительного свиста судьбы, я могу ж убежать... Но не могу - мне бежать некуда
Проходит мгновение и я понимаю - надо отряхнуться от разочарований и вернуться на круг бывшего колеса - поспал один, померз. Чтоб совсем не замерзнуть - механически ищу пищу, может, найду? Я сильный, я найду, сильнее меня нет, мне говорили!..
иду, иду, иду... Я думал, я устал продлевать взгляд на луну, она страшно замерзает, приходит страх, неприятное ощущение... Оно проходит, с пленительным запахом еды. Еда! Бегу на нее, там... Она. За время моего отсутствия она стала более робкой, но и отчужденной, точно что-то толкало ее быть злой (она беременна)
останавливаюсь - раздражающее тощий желудок и слюну обилие останков, изрытое белыми червями, просило все и всех смести на пути, чтобы хоть чуть забыть об надвигающемся и немного свои дни про наблюдать его... Но вот она, мои дети, надо быстро уходить, надо проявить благородство за то, что она есть, я же клялся, впитал в себя эту клятву!
пусть хоть один ребенок родится, жаль я его не увижу - резь в желудке напоминала о скорой кончине... Она, видно, снова ощущала, что и я, стала орать, чтобы я забыл о ней, о ее детях... "Мать ты, видите ли?!" - возмутился я, - "Я отец! Я их зачал! Отблагодарить меня, скотина!" - ору в ответ, наскакивая и царапая ее лицо...
Она разъярилась - видно меня мать так же защищала, и стала бить меня руками, крича не то со злости, не то со страха - "Уйди, забери мясо... Стой, пожалей своих детей! Дай воспитать... Дай еды!" оба мы орали друг на друга "дай" распаляя злость, повалили друг друга, стали душить... Я преступник, я уже проклял себя за страх и ярость, но нечто заведенное внутри меня не могло заставить перестать кромсать ей слабые плечи... Еда, я должен тебя отвоевать, даже если я переступлю все законы (я хочу жить!)
"Я боюсь конца света! И не хочу, чтоб ты увидела его" - перемкнуло у меня что-то в голове, и там уже не оставалось ничего, кроме как грызться... Я не понимал, откуда оно крепло во мне, отчего я не жалею никого в этой бессмысленной схватке... "Ты убийца!" - завизжала она со всей яростью и стала ломать мне крестец, не помню, чтобы я или отец могли стремиться так убить... "Ты смеешь меня так?!.. Умри!.. " - аффект бросился мне в голову и я, взяв ее зубами со всей дури бросил об лед. Миг - и упал сам
С трудом встаю, не сразу поверив в то, что до сих пор живу... Отчего-то наступает просеивание в паутину хаоса вспоминаю момент - несомненно, я родился - белое брюхо впереди так и не проснувшейся матери, седой отец, уроки его, вкусная еда, потом куда-то все пропало, он ушел и не вернулся...
Потом сознание бросило в сейчас, я тоже ушел из тела отца, все перевернулось... Все перевернулось... Я бросаюсь, может, можно все исправить? Я спасу ее и детей, буду вымаливать прощение, мужественно скрашивая последние минутки нашего мира... Все перевернулось!..
Она мертва, пробую протащиться к еде - ненавижу, ненавижу, и себя тоже... Еле отползаю мучиться в снегу, иду вдаль, слушаю вновь зовущий голос отца... Мне страшно, я словно точно маленький котенок и хочу, чтоб он, как в детстве взял меня за холку и успокоил своим присутствием.. Я знаю, он теперь в осколках звезд, погасающих в темном снегу... Я уж не боюсь...
Ничего не боюсь, прости меня, отец, ты мечтал о внуках, жил, чтобы я вырос, боролся с проламывающей льдиной... Ты жил, чтобы увидеть меня в маленьких детках! А я тебя подвел, я предал тебя и свой навек совсем угасший род... Мое сердце разбито, разочарование... Моя боль... Прости, отец, я боюсь твоего ухода насовсем, чтобы не успеть за тобой... Бросаюсь в обрыв... Почти не чувствую свое раскалывания черепа (лед входит в меня)... Точно...
- …Мой потерянный мир… -
( - ..Lost Lion S… -
...Спигот провел в задумчивости - и снова, снова в небе летают самолеты, отважный Балу задает жару стальному грифу Дона Карнажа, тот же не теряет отчаянности и романтизм пирата...
"Эх, как им повезло!" - вздохнул он, наклоняясь вновь и вновь над бумагой, чтобы подписать отчеты, написать указ... Тихо и мерно кружила муха, уют теплого кабинета становился невыносимым...
Полковнику вдруг представилось, что все-все, что он делал, это бесконечная работа с архивами-документами - превращается в клетку из листов, тетрадных, белоснежных, перечеркнутых старостью, точно листья, грязных от клякс, переплетались в одну, прочную решетку, где все так мирно и спокойно - подписал заученные слова, повторил в спешном почерке свои - и все...
А где-то за ней, в бесконечном небе летают самолеты, петляют, рисуют среди облаков причудливые фигуры, любуются пейзажем, какого не увидишь на земле и с нее...
"Какое счастье - открыть для себя виражи!" - подумал Спигот и тихонько пожелал отважным капитанам, чью б сторону и честь они не защищали - удачи, сам опять заводил пером по бумаге...
Скучным роем замелькали вереницы, никому не нужных, кроме кислого тумана по имени Отчетность, тексты, статистики, чертежи, безмолвно скрипя, точно старые двери в давно известные, но заброшенные моменты, тишина и немного холодно от теплого комфорта...
Он встал и прошелся по кабинету, задумчиво провожая ее глазами (удивительно, но именно эта вереница, точно заботливый щит, удержала его от ран, горечей, страха, что непременно скрывались и мучили каждого пилота, хотя сверкали бесстрашный и словно играли с высотой их самолеты... Но чудеса тоже разными бывают: они могут скрыться...
В простые буковки, за каждой из них - история, подвиг, падение, взлет, за каждой - сотни звезд и пушинки облаков, от них захватывало дух...
Спигот проникся этим, прислушиваясь к тишине - в черно-белой тетрадной клетке отражается загадочное небо, доносится звук сражений и скорости. Следует не скучать за бумагой - от нее, возможно, зависит тот или иной поворот крыла...
Он с трепетом вновь взял перо, аккуратно взглянув в облака, благодаря все это за сказку...
Мгновения...
... На цыпочках приходит Рождество, и каждый раз заглядывает в эти махонькие чудеса, пушистые, точно, блестящая от свечей и шариков, ёлочка...
Мягонькие, красные, аккуратненькие, притащили в себе носочки подарки - малышам - шоколадного мишку и плюшевого зайчика, взрослым - часы или колечко, иль книжку; да чего угодно...
Маленький, но очень любопытный щенок Филя просто умилялся до писка и помахивания во все стороны потешным хвостиком им, норовя понюхать шаловливым мокрым носиком.
"А почему они так долго сохнут?" - спросил сам себя Филя, стараясь допрыгнуть до ближайшего носочка, ушком достал - сухой.
Осознав это, малыш присел на задние лапки в недоумении, стыдливо-размышляюще потупив бусинки глазок в раз весело пляшущие язычки огонька камина.
"Почему они висят, и никто не берет?" - заходил возле них потом усерднее, смешно переставляя лапки, кроха, подумав, что носочки без хозяина - это плохо.
Вдохновившись, Филя старательно прыгнул, чтобы схватить ближайшую, сочно-красненькую пару, как...
Один носочек запрыгал, закачался, будто радовался вместе со старыми часиками скорому приходу Санта-Клауса... Снежок сверкал за окном, как звездочки, тоже подпрыгивающие от нетерпения - вот-вот они встретят колесницу доброго дедушки-волшебника, спешащего принести чуда в каждый дом...
Он тихонько топотал ветерком по лестницам, точно смеялся вместе с ним (щенок, чуть испуганно-недоуменно пищащий, попал в носок) и теперь подпрыгивал вместе с ним, как пружинка, на веревочке.
"Я как подарок!" - с восхищением подумал Филя, сообразив, что так притягивало еще в этих очаровательных носочках - в каждом из них таился запах то плюша, то конфетки, то цветка, и что-то еще, приятное и, по его ощущениям, родное, прямо желанное.
"Как здорово, что скоро Рождество!" - самое лучшее в живом "носочке" было то, что в любой ситуации не покидала его милую мордочку улыбка, с дрожащим и мокрым язычком, искорками точно игравшего с бликами часов - резвились они по пушистым лапкам елочки, по половицам, носочкам, и по торчащему из одного из них Филе - а щенок и рад был - старательно тянулся приподняться на лапки и поиграть со своими новыми друзьями - рождественскими жемчужинками ночи, волшебной, обещающей много сюрпризов...
И он не ошибся утром он проснулся у себя в постельке на пуфике, а после... Не помнил себя от счастья - рядом лежала восхитительная, белая, как танцующие все за окном, снежинки, самая лучшая в мире косточка. Филя понимал, восхищало в ней больше всего то, что она лежала на двух красненьких, пухлых носочках
Малыш бросился к одному из них и от экстаза припал на передние лапки, усердно мотая головкой, отчего ушки развевались, за глазки в неге закрывались -он пищал и очень здорово его было покусывать и догонять (туда спрятали и зашили мячик для него).
А второй укрывал Филю, как мягкое, теплое одеяльце - он забрался туда, благодаря все, что подарило ему Рождество и встречу с дивными, новыми друзьями - носочками...
И носик его радостно засопел: "Как хорошо, что есть они!"...
... Течет тоненько по холодным граням камня...
Принцесса острова заброшенных скульптур, она ходит печальная от одной к другой, вспоминая, что когда-то жила каждая граница прекрасных изваяний, радовалась возможности движения, дыхания, не стесненного тяжестью каменной груды...
Она бродит и вспоминает, как паутины тишины не бело в темном ее дворце - ночью вдохновлялись красотой звезд птицы и пели так сладко, что вышла Медуза послушать - и лишь несколько тяжелых грудок упало навеки холодным испуганным дождем.
Ей было грустно, до боли грустно, что рассвет больше не будет украшать лучиками молодого пробегавшего оленя, он бежал вперед, радуясь дальней травинке, а быть, может, спеша к подруге или олененку; она разлучила их навсегда...
Красивое лицо Горгоны отвернулось от каменных садов, больше не было в сердце зависти к прелести цветов, к дружному шелесту листьев, алмазы глаз своих змеек-волос она б отдала, чтобы живой капелькой пробежала по ним роса...
Камни, всюду они - безмолвные, гордые, не чувствующие ни ее улыбки при радости, ни жеста гнева, она среди них, одна... Творение ночи, создание волшебства теперь жалела, что имеет глаза - слеза из них не оживит ни мальчика, обернувшегося и застывшего в ужасе, ни волчонка, ни ветвь - все камень...
Он покрывался темным густым мраком, что ножом врезался в сердце Горгоны, обнажая совесть и путая в оковах отчаяния ("Я просто хотела погладить... Угостить... Я не могу жить одна!") И... лишь безмолвно катиться слеза.
"О чем ты горюешь? - спрашивали Горгону боги, легкомысленно попивая амброзию и нежась в облаках. - Это лишь наши игрушки, они всегда будут жить, хоть и не мы, вот забавно!..". И смех их ужаснул ее, имя которой произносили боязливым шепотом.
"Живые? Они больше не увидят солнца, не возрадуются, не побегут навстречу любви!.. - бежала она от Олимпа, стараясь не смотреть на ласковые взгляды сатиров и яства с сокровищами, которые ей предлагали, чтоб с божественного дворца богов там она всех людей, животных и растений превратила взглядом в камень, за это станет богиней Тишины и познает все блаженства правителей мира.
Горгона бежала без оглядки, забыв про крылья, после упала посредине своего острова, бессильно отбиваясь руками и в то же время протягивая их к точно окружающим ее, приближающимся призрачным, множащимся, каменным фигурам... Они точно хотели всегда видеть ее рядом, жаждали пополнения себе подобными (или то боги смеялись над ней?)...
Волшебница в изнеможении поднялась ввысь, будто хотела покинуть все, камень, просилась в высоту, в ветер, не слушала змей своих волос, боявшихся высоты и привыкшим к уюту среди тишины и покоя камней, летела все выше и выше...
Она остановилась и встретила глазами рассвет, в который влюбилась, так нежно-розовые лучи мягко гладили ее волосы, а нити точно руками любви согревали сердце, рассвет точно тоже полюбил прекрасную Горгону и жаждал всегда ее видеть, всегда касаться ее холодеющих рук (ночь уходила; люди вот-вот проснутся, забегают звери и распустятся цветы; рассвет, точно предчувствуя что-то, тревожно, дрожаще ласкал фигуру принцессы каменного острова...
"Не делай этого!" - точно умолял он, невидимо целуя ее в побледневшие губы, секунды рвали каменную нить в ее рассудке, она вздохнула... и мягко-печально посмотрела на него, дрожащего и рвущегося к ней... Но он не мог обойти холодную и плотную преграду воды (Горгона посмотрела на отражение себя в отражении, и, последнее, что она успела заметить, навек теряя сознание - жарко и отчаянно обнимающие ее лучи заката - она неумолимо статуей падала в море)...
Оно тяжело и тихо накатывает волны на ее остров, точно было все слезой...
Ее слезой...
... Родились как-то, тихонько, в заоблачной выси…
В таинственной синеве, когда звездочки осторожно танцевали в небе, чертя собою божественный глаг...
...- Зевс, возьми яблоко
У Деметры и забери сахар,
Зевс, старых проблем уж нет...
Старые беды, пошли вы...
... - И тут... все пони захихикали так, что подковки засмеялись вместе с ними.
- Гермес! - властный голос поверг автора этого смешного речитативчика, то есть дракончика Спайка, в трепетную дрожь.
- Я больше не буду, Великий Зевс!.. Я полетел!.. - пообещал он (глядя в суровое, истинно божественно верховное, немного нахмуренную мордочку окликнувшей его Рэйнбоу-Дэш), вспоминая, что…
Ждут его полеты, раздувание огонечками снежинок, что грозились укрыть сонным одеяльцем страну маленьких, но милых и волшебных пони.
Где-то в ней, в глубинах синего подземелья, усыпанного прохладными капельками сапфиров, ходит строгая Персефонея, листая книжки по магии-педагогики и рогом вызывая послушным для малышек-лошадок сладких заек из листьев салата, шоколадных щенят и подушек мягких-мягких мишек.
А непослушные крошки-пони от нее, чью розово-фиолетовую гривку Твайлайт развевал ветер, получали маленьких копий яблочных полупони-полулетучих мышей, пугавших и кравших яблочные пирожные, мини-клонов Найтмэр-Мун, что отбивали всякую охоту шалить сверкающими глазками и зловещими эхо...
Эхо снежных шагов зимы покрывало луну, навевая сказок и мудрых историй...
В каждую ниточку ее сияния одноименная лошадка, со спокойными зелеными глазами и сверкающей пленительно синей гривой, с мудростью Афины помешала крохотное живое облачко, которое пищало, бегало, просило ласки и заботы...
Кто не умел дарить это такому хрупкому и необычному питомцу, являлась прекрасная Афродита, учила ухаживать за ним, утешала и легонько трепала губами за щечку, она была с белоснежной изящной грудкой, переливающейся радужной гривой и хвостом, с добрыми, теплыми глазами (Ее Высочество Селестия была окрыленная, нежная, светлая и воздушная, точно сама Любовь)...
- Ваше Величество, я восхищаюсь Вами! - прошептал ей маленький Амур, обнимающий кролика и цветок (Флаттер-Шай спешила дарить тепло и помощь всем, кому могла, а сейчас... тихонько вздохнула - следовало помочь развешивать Деметре золотые стеклянные яблочки (в них теплился огонечек, от которого фавориты богини яблок, садов и просто Эппл Джек выглядели наливными, сочными и аппетитными)...
И поглядывать краем глаза на Марса, купавшего каждый домик каждой пони в розовых, острых перчиках, в фонтанах острых соусов, в тон своей гривке и характеру (Пинки Пай уверена - с таким точно не будет скучно); а она уж придумает голым от зимы деревьям огнистые воздушные шарики, блеск и пушистый дождик, переливающийся, радужный...
Точно молнии Повелительницы-"Зевса" ("он" был очень рад, что ее друзья пони, что были с ней и в горе, и в радости, целый год, что теперь уходит снежными шажками, могут встретить новый).
Весело, оригинально, в настоящем Олимпе, как настоящие...
Олимппони...
... Ты осторожно бродишь взглядом по замерзлым, заснеженным листьям, прислушиваясь к тишине - легкий шепот дождя лепестков, с оставляющих со снежинками одно облако, тонкое, нежно-розовое, белоснежно-мягкое, сказка дня перемешалась с волшебством ночи в этом водопаде хрупких капель, мерцаний и светлого-светлого облака из снега и лепестков...
Чуть вспушиваются белые перышки от холода (как странно, а ведь чувствовалось, что миг этой прелести так и дышал теплом, давно привычно встречая дуновение ветра (в невидимом бесконечном, улетающем замке неба они одиноки, так непохожи на своих серых собратьев), по ним осторожно текут слезинки...
Что за диво? Кажется - капельки их распустились невидимым цветком, аромат его кружит голову (то твоя боль). Ты удивлен, что упиваешься ею, осторожно берешь в руки, подносишь к глазам, чтобы лучше рассмотреть, живая, трепещущая, она... убаюкивает, когда мерным цокотом замирают сказки стрелок, останавливается миг и... летит дальше, ускользает... танцем снега и лепестков в светлой-светлой тишине...
Аккуратно хочешь потрогать его шелк, хочешь, как никогда, бежишь вслед (крылья мерзнут сильнее, обжигая страхом не успеть), как во сне, улыбаешься, закрыв глаза (лепестки гладят твои крохотные щечки), обнимают, желая успокоить, твои мысли... Кроткий и безмолвный, вдруг... Встрепенулся - а вдруг уснешь, а вся эта красота улетит, стыдливо прячась в полумрак мягкого горизонта? И не сможешь забыть, какие восхитительные лепестки точно кружили в одной, летящей, ожившей мечте...
Вспорхнул с ветки (ты готов лететь за единственной, за каждой ее частичкой, погружающейся торопливо в снежно-алмазное сияние; а как хочется ощутить ее в своем усталом сердце, целый мир превратился в летящий бело-розовый сон, он был прекрасен)...
Ты бродишь мысленно по мгновениям, куда пойдешь без него, почему так хочется быть в этом лесу, чувствовать прикосновение лепестков и грациозных, непохожих друг на друга малышек-снежинок? Отчего претерпевается голод и осознание своей непохожести именно тут? После долгих скитаний по другим, скучным постоянной загадкой, почти одинаковыми паутиной, синими тенями деревьев и унылой прохладой, да, и там листья, и там дождь, ветер и луна...
Она - ты готов поклясться своей душой - она тут другая, все иное, все манящее неведомым чувством - будто ты вернулся к себе, к самому родному, где все знакомо и дарит счастье (крылья радостно гладят пролетающий снег, а бледно-розовые глаза не могут оторваться от тонких лепестков)...
Язык безмолвствует, слова, как метающиеся птички внутри тебя, не могут вырваться из груди и просятся в то же время быть там, чтобы не смутить, не отпугнуть их влекущую нежность, все, все отдашь, только бы всегда был водопад их, розово-белых, воздушных секунд, ощущаешь - частичек тебя, прекрасных, тихих, хрупких и таких прекрасных...
Зачем тебе крылья, и в выси ждет лучик луны, зовет прощаться с ними? Нежданно - понимаешь - не сможешь ответить, почему не в силах расстаться с ними, хоть пусть будут ждать тебя сотни новых лун и лесов, целое время и мир, их бесконечность чувствовалась тобой лишь здесь!.. Нега, нега тут все - и одиночество, и боль от холода (бешено стучит сердце, толкая крылья улететь, а тебя очнуться от сна наяву)...
Нет, ты не вынесешь, если уйдёшь навсегда отсюда (остро, как нож в душу, вонзается эта мысль: тоска, усыпляющая, отнимающая способность летать, в то же время сладостная, уносящая мысль в неведомый полет, даже она связывает каждое твое перышко с каждым лепестком, снежинкой)... Переводишь дух - дыхание и глаза не слушаются тебя - замирают, то учащаются-впиваются больше в них, умоляют их еще и еще закружиться, погрузить в холод, в ослепляющую белизну, где внезапно, вместе с томлением, вдруг стало отчетливо, быстро-оглушительно чувство - придется расстаться...
Ревность, зависть, жадность... в невинно-белых глазах луны, на которую так похож белой-белой спинкой, грудкой и крыльями? Не простит она своего одиночества? Заберет снежно-розовую, единственную, манящую прекрасную отраду, тебя? "Нет!" - отчаяние поднимает твои крылья, спешишь, с силой, но летишь, бросаешься в самый вихрь снега и лепестков...
Мгновение - и каждый из них будто задрожал (долго-долго пел ты, не жалея голоса и самых красивых, нежных взглядов, касаний крыльев и мелодий, не жалея себя, расправив крылья и запрокинув голову, пел, точно в забвении, закрыв глаза, не желая увидеть, как все это миг-другой пропадет)...
Лепестки, снежинки пролетали, и ты растворялся в них, все-все собрал в напевы, стараясь робко подчеркнуть ими лишь малый штришок их красоты, их завораживающей сказки, пел, хотя крылья совсем почти замерзли, морозный воздух терзал горло, задыхался, но пел...
Жемчужного блеска белоснежный лес, покрытый розовой дымкой лепестков и словно падающими звездами, зашептал легко-легко дождем, заслушался, он догадался - ты влюблен в его прекрасную фею-природу, что все танцевала на ветру, роняя лепестки, снежинки...
Они все летали, звуки самых искусных трелей купали их и... тебя в блаженстве, которого ждал всю жизнь (ты с ними, в них, ты... все еще с ними), хотя... Тихонько падали еще долго в лунном луче белые перья, лепестки и снежинки точно целовали их, улетая и храня в своих снах тебя...
...Дитя луны...
... Ласковая, переливающаяся искорками, укрывает крошечную спинку пони...
У спящей малышки такие же темненькие ножки и мордочка, зеленые умные глаза, щечки покрыты легким румянцем, копытца, хрупкие, еще совсем крошечные, легонько топочут по постельке из синего-синего облачка (наверное, крошке-поньке снится, как она обгоняет луну)...
Это круглое-круглое создание неба легонько покачивалось в вышине, осыпало маленькую пони белоснежными, точно воздушными бабочками, трепетными, как ее сердечко…
К нему кротко прислушивался взрослый - юноша-пони, задумчивым взглядом следивший, чтобы шаловливый рой непослушных бабочек не разбудил синюю спящую крошку и не потревожил сон второй, забавно прижавшейся щечкой к ней - белой, с нежно-радужной гривой, неумолимо растущей, хотя, по безмятежной улыбке ее можно понять - пони верила - она всегда останется маленькой, и будет смотреть за своей младшей сестричкой...
"Как летит время, точно они!" - проводив взглядом рой улетающих лунных и корок, с тихой-тихой слезинкой подумал юноша-пони, аккуратно поправляя губами ей одеяло из солнечных листиков. - А ведь, казалось, миг назад точно также покачивалась на лепестке она, а теперь - нет... - он вернулся грустным взглядом к синей лошадке, полегоньку сопящей и обнимающей сестру, - И она растет... Растут... Получат корону, страну и сотни глаз и душ, ждущих от них мудрого и честного, доброго и щедрого правления... Распрощаются они тогда с веселыми играми, крепким сном и сладкими булочками из звезд... Ах, отдал бы всю свою молодость, чтобы они были счастливы!.."
Он осторожно поцеловал спящих крошек лошадок в очаровательные лобики и еще раз украдкой смахнул слезу: следовало уйти в волшебные сплетения алмазов, откуда он родился когда-то; иначе его и его потомству грозило несчастье, пони побрел туда, словно не видя дороги, он страстно желал и вправду забыть туда дорогу, не хотел уходить, ничего не побоялся, чтоб остаться с ними, согреть, накормить, научить, уберечь, и просто обнять легонько, хоть на миг, хоть невидимым лучиком...
Синева распускала свои бескрайние лепестки, маня в магический сон без конца...
Он обещал покой и радость уходившему в ее даль пони, но он знал - тревога и горе не покинут его, он будет мучится в атмосфере синих переливов ее блаженства, сладкими перезвонами растворяющего в мире двух алмазов, что переплелись в один...
"Мне не жаль ничего!" - самоотверженно закрыл глаза юноша-пони и, произнеся заклинание, побежал назад, к спящим лошадкам, забираясь по мягким облакам в поднебесье...
И скоро из его недр пролился сине-звездный дождь, в котором угадывались исчезающие контуры его - сильной, грациозной и красивой лошади, с призрачно-сияющими белоснежными гривой и хвостом, с белыми крохотными ресницами и бровями, с черно-синей, точно бархатной шерстью и белым, длинным рогом, что ласково на прощание послал два лучика маленьким пони
Лучики обняли их, погружая во сны о сладких конфетках, мягких мишках и веселых подружках, сны улетали и сменялись другими, где были дворцы, приключения, роза любви, где звучал тонкий смех малышек-пони, их деток...
И как-то сквозь все сны звучал его тихий, добрый шепот: "Не грустите, доченьки!.. Все будет хорошо... Папа всегда с вами!"...
И синева укрыла белоснежные нити и мерцания, в них виднелись малышка с синей гривой, кроха с радужной, что тихонько спали рядышком, не заметив, как на их лобиках появились короны, в каждом - алмаз...
И... грустный взгляд его, чьи слезинки падали звездочками, эхо убегающих его шагов в тиши...
Синевы...
... Бархатных, шелковых, в сеточку, в блестяшках, ажурных, в сердечко, в умилительных мишках, в ослепительную звездочку, розовых, синих, белоснежных, черненьких, радужных, аквамариновых, всех цветов и рисунков на свете, что подчёркивали красоту фигурки хозяйки до самых кончиков копыт...
А также - без бусинок, алмазиков, жемчужинок, причудливо прячущих я в узорах золота, серебра, белого камня, что служили ошейником, ожерельем, диадемкой, браслетиком на изящную ножку счастливой обладательницы, переднюю или заднюю...
Кроме того - непременно восхитительно плавную спинку о округлый круп чаровницы-обладательницы обхватывала юбочка из плюша, бархата, шелка, с пояском или без, с бусинками или без них, переливающаяся, воздушная или тяжелая-шелестящая, длинная с шлейфом или умилительно короткая...
Панамочки, шляпы, кокетки-вуали... Сережки и шлем, причудливой формы, украшенный рубинами, нагрудничек, расшитый крошечным жемчугом или связанный живыми лепестками, ароматный и грациозный... Штанишки с воротничком или платьичко... Модница-повелительница всего этого была несомненно Рарити...
Спайк не уставал любоваться ею, каждый день умудряющейся встречать утро пони-японочкой в кимоно с белыми носочками и сабо, когда солнце играло лучиками в полную силу, она...
Будто превращалась в принцессу Египта, в узорных золотых браслетах в форме скарабея и коронки с коброй, носочки становились золотыми, с черным бархатом иероглифов; а под вечер...
Красавица-лошадка преобразовывалась в... индийскую царевну, нарисовав красную точечку на тонком лобике, а круп и грудку покрыв сари, украшенном маленькими месяцами и синими носочками...
Последняя деталь ее образа настолько впечатляла малыша-дракончика, что он постепенно перестал жаловаться на словно барабанную дробь и треск кастаньетов, доставляемые трудяжкой Эппл Джек, что не могла пройти мимо любой яблони (все собирала и собирала сочные, тяжелые ее плоды); спокойно выслушивал беспрестанные потоки неумолкающей в своих историях Пинки Пай, что за день успевала поссориться-помириться и познакомиться как минимум с десятью пони; и он...
Безропотно и тихонько выполнял просьбы Твайлайт, передавая послания от Ее Величества Селестии с новыми заданиями, весело махал хулиганке Рэйнбоу Дэш, что думала его подразнить внезапным выстрелом из радужной молнии из-за ближайшего облачка, и гладил кроликов кроткой и романтичной Флаттер-Шай.
Его точно подменили, и малыш-дракончик становился сам не свой, краснел щечками, прятал глаза и неровно попыхивал огонечком, лишь он только вспоминал про Рарити и ее неуловимо меняющийся наряд, и носочки, когда видел их и тем более нечаянно с трепетом касался их...
- Точно, малыш, ты влюбился в нее! - покраснели украдкой щечки и у Ее Милости Каденс - приятной пони-королевы, со словно карамельной, блестящей и нежного перелива гривой, самых мягких оттенков, с ласковым взглядом, пушистыми ресницами, от них падали причудливые тени на светло-розовую шерсть...
Она выслушала с биением сердца исповедь Спайка, что после бессонных ночей и задумчивых дней, где все было точно сном, поспешил к ней за ответом на вопрос - что это с ним.
- Правда? - пролепетал счастливый дракончик, боясь поверить в то, что его догадки верны и, судорожно сообразив, что без опытного и чуткого совета Ее Милости может неосторожным или неумелым шагом случайно разрушить мирок своего блаженства, осторожно поклонился и спросил: - А что делают, когда любят?..
Каденс захлопала переливающимися ресницами, пряча робкую улыбку - сколько много и, по ее оценке, все ж ничтожно мало могла рассказать она, что сама бродила по облакам, заглядывая, как спит ее любимый, осторожно магическим рогом посылала ему...
Розочку из звезд, отводила неприятные черные тени болезни от возлюбленного, бесстрашно возглавляя стражу в походе против ведьмы, посылающей их, дарила милому верного слугу, радовалась его радости и очень переживала, когда дорогой ее сердцу пони-принц грустил или у него что-то не ладилось...
В такие моменты они гуляли вдвоем под луной, шептали песенки и сказки, понятные только им, как бы нечаянно шли рядышком так близко, что их грудки соприкасались (королева, как всегда в таких моментах, еще больше покраснела и закрыла глаза, опустив голову); они щипали одну травку, дышали одним цветком и забывали все горести в объятии, в котором он тихо-тихо целует ее...
- Ой! - только и сказала Каденс, погрузившись в эти волшебные вспоминания и очнувшись, вспомнив, что бедный дракончик все еще ждет ответа и его счастье так же ценно и должно процветать, как и ее, как и любого другого, вне зависимости от того, кто и кем он является.
- Цени все в ней, и делай все, чтоб ей было приятно, и это к тебе вернется! - погладила она малыша по крылышкам и, подмигнув и пожелал удачи, пошла в свои покои.
Вдохновленный, Спайк быстрее ветра помчался домой - солнечные зайчики щекотали его лапки, облачка были точно мягкими ступеньками к его самой красивой, самой лучшей, самой любимой в мире Рарити (он каждым стуком сердечка чувствовал это все сильнее и с волнением запикировал на грядку с розами).
Отщипнуть розочку для своей девушки - не так легко, как оказалось - шипы куста были тугими и колючими, ветви - капризными, а еще внутри жила бабуся-улитка в платочке, что стала ругаться в духе: "ходют, тут ходют, рвут да рвут!..".
А романтичный дракончик ее не слушал - перед глазами у него была желанная и прекрасная лошадка, белая, с огромными ресничками и бриллиантами синих глаз, с шелковистыми, переливающимися локонами, в голубеньких носочках в розочку...
Последнюю Спайк отвоевал у куста и поспешил на ранчо к Эппл Джек - там он с жаром, что его огоньки, тысячей слов, чем изумил внезапным разгоревшимся энтузиазмом и красноречием хозяйку, стал умолять ее подарить ему самое сладкое, пышное и красивое пирожное с яблочком. Простодушная пони дала добро, кивнув и придвинув тарелку с сердечком с кремом, булочным ободочком и кусочками яблока, чем...
Привела в восторг малыша, в мгновение схватившего угощение и, не забывая его с розой, заскочив домой, со всей душой как следует натянув галстук-бабочку, понесся к той, на приятных ножках которой были...
Носочки с ромашками, за ушком еще ромашка и юбочка такая же. Не имея духа от неги сказать ни слова, Спайк с трепетом обнял живую "ромашку", вдруг услышал: "Ой, осторожно! Носочки не мни!"...
"Бывает!" - смиренно подумал он и погрузился, счастливый, в ее мир, где...
С первыми лучами позднего солнышка (Рарити любила понежиться в постельке), она, не дав себя поцеловать дракончику, не сказав ему ни слова, бежала к самому святому для себя - к зеркалу, пожеманившись перед ним и повертевшись, покорчив хорошенькие мордочки, она счастливо вздыхала: "Я самая красивая пони в мире!" - с гордостью подхватывала бесчисленные туалеты, меняя образы и примеряя, выбирая лучший, который бы...
Точно подчеркнул ее сегодняшнее настроение, был новым и делал бы ее еще прекраснее, подстерегая утвердительный кивок Спайка в дверях - ему хотелось обнять такую красавицу, он помнил завет королевы Каденс, и кроме, того, ему вправду нравилась она, каждый день, каждую ночь новая, очаровательная, в новых юбочках, украшениях и носочках...
Апельсиновые, лимонные, клубничные, в дольках и ягодках, маковые, шоколадные, карамельные, в конфетках, пирожных и лепестках, атласные и меховые, простенькие и точно выточенные из жемчуга - они...
Завертелись хороводом, проливались бесконечным дождем, окружили дракончика так, что отбивали аппетит и тянули его глазки в разные стороны, а в ушках его только и были капризные оклики его невесты: "Спайк, подержи зеркало тут... Эй, принеси пудру!.. Хочу новые носочки!.."...
Да, поразительно, но они занимали пони-денди еще больше чем ее жениха, и за возней с образом корейской феи, старательно завязывая блузочку и поправляя бантик, чтоб был посередине, и чтоб ленточка от завязки красиво падала на длинную-длинную кремовую юбочку, и чтоб были видны светло-светло-салатовые носочки; потому...
Она и забывала порою сказать ему "привет", бросаясь на вечеринку хвастаться перед подружками новым нарядом, где они были с узорами из рыбок, а платье переливалось изумрудными ниточками, грива развевалась в жемчужных мелких заколочках; и...
Уж конечно, ей было не до приготовления перекусить своему герою, у которого уныло пищал от скуки животик, ведь впереди маячила шапочка-ушки пурпурной лисички, меховой роскошный воротник и в тон к ним колье и носочки...
Они все сыпались, сыпались на бедного Спайка, который только и успевал сунуть торопливо алмаз за щеку и жевать его на бегу, спеша затянуть корсет Рарити, почистить ее подковки, чтобы она была самой блистательной, и только успевал подбирать и убирать на место ей все новые и новые образы...
"То она жрица Востока, то ведьмочка на Хэллоуин, то Муза на Рождество, ангел..." - уныло, без удовольствия вспоминал он, тоскуя по его подружкам, верной службе у Ее Светлости Селестии, шпионажем за странной, но притягательной ее сестрой.
"А Ее... Загадочность Луна, между прочим, и красивее, и умная, и преданная, и сильная, волшебная... А Рарити... - Спайк горячился и... поежился, точно снова и опять слыша зовущий писклявый ее оклик: "Малыш,.. быстро мне шляпку!", - Только и умеет, что образы менять как носочки!.."
Он с достоинством и с маленькой долей грусти и даже боли полетел прочь, видя, как пони опять прижимает к себе ножки, любовно трясь мордочкой об обтягивающий их расписной шелк, ни разу за долгие дни и ночи вместе, не сказав ему ни доброго слова, не приголубив (остальное он бы стерпел и простил); но, видно, она не любила и не полюбит никого, кроме себя и носочков.
Спайк горько вздохнул, почти уж не жалея, что улетает от такой красивой лошадки. Ведь он помнил слова Ее Милости: "Красота без любви глупа и холодна!"; Дракончик тихонько летел прочь, не оглядываясь, любуясь переливающимися в свете луны капельками дождя, что приветливо гладили его крылышки, он оглянулся...
И, полетев дальше свободно, радостно к своим друзьям, королеве, новым приключениям и солнышку, только усмехнулся на прощание...
-... "Ни дня без носочков!"....
... Летит, подхватываемый ветерком, изумленно встречая для себя бесконечный мир...
Где снег тихонько сияет в синеве неба, как приятно лететь и слышать эхо недавнего дождя...
Над ним - звезды, танцуют в выси и зовут порезвиться, помечтать вместе с ними, в бесконечно воздушном, легком, большом-большом лепестке...
Неба... Лепесток, розовый, хрупкий, летел и осознавал - мир никогда не будет прекраснее чем сейчас, в минуты, когда падает снег...
Внимательными глазами смотрит ребенок, что долго шел в лесу, словно замершем и высоком, он хотел бы полетать...
Словно он, хрупкий, мягкий, что кружился в снежинках, как маленькая-маленькая птичка, чувствуется стук его сердечка...
Он чувствовал - малыш хотел летать, хотел вместе с ним радоваться жемчужинам капелек звезд...
Розовый и трепетный, точно облачко, он зажмурил невидимые глазки и полетел так быстро, как только мог...
Он тихонько улыбнулся, вдохновлено кружась в медленном танце вьюги ночного леса (осторожно его крылышко коснулось щечки ребенка)...
Было словно волшебство - почувствовать, что они вместе, как незримой ниточкой перелетала душа ребенка в лепесток...
(И он ощутил полет, радость, и он не один!) - каждая снежинка шептала, щекоча лепесток, что купался в лунном сиянии...
Сказкой ветра и сна летел он все, унося в себе взгляд крохи, что опустил глаза (осознал - мечта сбылась, лепесток передал ласку полета его щеке)...
Летел, не замечая других, воздушных розовых воспоминаний леса, сквозь тишину снега...
И синева напевала колыбельную ребенку о...
Лепестке...
Что кружится снежно-розовым эхом сна...
... Скучающе ходила в темной пещере, слушая перешептывания капель, падающих со сталактитов, смотря устало в темноту, там, где нет никого, где никто не посмеется над ее куцыми крыльями и кривым рогом...
"А мне никто не нужен!" - говорила она себе, стараясь вслушаться в свой цокот, прохлада ветра гладила ее жиденькую гриву, глазами она искала тени на бесконечной выси пещеры...
Но ничего, кроме страны веселых и волшебных пони, где каждый день солнышко будит друзей-лошадок. Оно зовет их гулять и наслаждаться шелковой травкой, они вместе проходят приключения и радуются победе сообща...
Вместе с правительницами - сильными, мудрыми, красивыми королевами, что наблюдали за ними с выси дворцов, где все уютно и светло, где каждый миг пропитан мечтой...
"Ну и пусть!.. - гордо мотнула головой Кризалис, не решаясь признаться себе, что ревновала белоснежную и мягкой радужной гривы Селестию к любящим ее пажу-дракончику Спайку, умной и ответственной пони Твайлайт, к ее подружкам (Флаттер-Шай, Рэйнбоу Дэш, Эппл Джек и Рарити)...
Что ей завидно, что ее не ждут и ее приходу не радуются, как тихому цокоту шагов Луны, почти загадочно неотличимой от синевы темного ночного неба, сияющего месяца и звезд, молчаливую и рассудительную, готовую защитить своих друзей в любой миг...
Мгновения тянулись и тяжело шлепались о холодные камни пещеры, оттеняя одиночество и грусть королевы с кривым рогом, будто уговаривая ее остановиться, простить все обиды и помириться с магическими пони...
Но она все шла вглубь темноты, не боясь холода, не оглядываясь назад, где светило солнце и купалось в счастье сотни маленьких лошадок, их покровительниц и природу вокруг их земель - луга, леса, тихие речки, изумрудную травку и светлое-светлое небо над ними...
Кризалис уходила все вглубь, не смея себе признаться: "Я хочу к вам!"...
И только тихая и темная пещера укрывала ее странную фигуру листьями одинокой темноты...
